Ульриху Шмидту, давнему – очень давнему – знакомцу и в каком-то смысле наставнику Штурмфогеля, было далеко за восемьдесят. Штурмфогель знал, что способности Ульриха по части перемещений вверх и вниз в свое время превосходили его собственные; кроме того, Ульрих обладал и кое-какими особыми, уникальными умениями. Но после тридцать третьего года он принципиально не возвращался вниз; там тоскливо бродила лишь его пустая оболочка, с которой он не поддерживал связи. Гестапо еще до войны пыталось на него надавить – именно через эту пустую оболочку; он что-то сделал в ответ, и от него моментально отстали. Это была темная, засекреченная вдоль и поперек история, и Штурмфогелю так и не удалось узнать никаких деталей.
– Мой юный друг, – сказал Ульрих без всякого энтузиазма, пропуская Штурмфогеля в сыроватое, но теплое нутро дома. – Необыкновенно ранний визит.
На нем был синий плюшевый затасканный халат.
– Извини, – сказал Штурмфогель. – Я не мог ждать. У меня мало времени.
– А у кого его много? Разве что у покойников. Ты будешь кофе?
– Да. Большую кружку. Крепкого. Можно без сахара.
– Пойдем. Я буду варить, а ты – рассказывать. По узкой лестнице они куда-то поднялись. Кухня не имела окон, свет давал желтоватый плафон под потолком. Ульрих заскрипел кофейной мельницей, напоминающей шарманку; Штурмфогелю захотелось вдруг затянуть «Милого Августина».
– Я слушаю…
– Ульрих, – сказал Штурмфогель, – я хочу, чтобы ты вывел меня на кого-нибудь из Абадона.
– Как славно, – помолчав, отозвался Ульрих; шарманка продолжала скрипеть. – Почему ты вдруг решил, что я знаю кого-то из Абадона?
– Ты знаешь всех.
– Допустим. А почему ты решил, что в Абадоне кто-то остался?
– Я тоже кое-что знаю…
– Допустим и это. И что я им скажу? Что с ними желает познакомиться эсэсовский майор, мой бывший ученик и до сих пор хороший приятель?
– Да. Именно так.
– По-моему, дорогой Эрвин, ты начисто потерял чувство реальности. Ты знаешь, куда меня пошлют? Если просто пошлют…
– Скажи им, что в этом деле я работаю не на CC и даже не на Германию. Что всему Верху угрожает опасность. Что мы – здесь – должны объединиться, чтобы…
Он поймал на себе взгляд Ульриха и почему-то неловко замолчал.
Ульрих наконец закончил помол, пересыпал кофе из шарманки в огромный кофейник и потянулся за пузатым медным чайником, стоящим на круглой угольной печке. Когда он снял чайник, языки пламени высунулись высоко и осветили все зловещим оранжевым, с черной подложкой светом.
– Какого рода опасность?
В голосе его звучала неподдельная тревога…
Потом Ульрих ушел и отсутствовал почти четыре часа. Штурмфогель вздремнул. Он видел себя в каком-то ущелье – притом что знал: это город. Его обнимала жара, вязкая и вонючая, как гудрон. Он кого-то ждал, поглядывая на часы, и испытывал тревогу и страх…
Продолжая испытывать тревогу и страх, он проснулся и долго не мог попасть в такт с реальностью.
Да, Салем погибал не раз и всегда возрождался потом – может быть, даже в лучшем виде, чем был. Еще в древности здешние властители владели страшным оружием – читайте Ветхий Завет, «Махабхарату»… Но какое лично мне дело до того, что через сто лет Великий Город, как птица Феникс, восстанет из пепла? Лично мне и каждому из десятков миллионов его обитателей? Ведь нас-то к тому времени уже не будет. Мы либо сгорим в огне, либо задохнемся в черном тумане, либо утонем, либо обратимся в песок – все будет зависеть от того, кто из властителей первым взмахнет рукой, дернет за шелковый шнурок, нажмет на кнопку…
А в том, что у кого-то из них не выдержат нервы и оружие Последнего Шага будет применено, Штурмфогель уже не сомневался.
Надежда одна – что властители встретятся и договорятся: ничего не предпринимать здесь, что бы ни происходило внизу. Самоизолироваться от того безумия. Но нужны гарантии для их нижних тел…
Возможно ли это? Штурмфогель жил без розовых очков и не слишком верил в чудеса. А здесь, похоже, рассчитывать можно было только на чудо.
Или на переворот. Подобный тому, который сорвался в прошлом году… Да, это могло бы помочь.
Только как его совершить, этот переворот?
Жаль, что «мизерикорд» существует только в воображении…
Да, старина Эрвин. Предательство – страшная вещь. Стоит начать, заступить за черту, и ты готов катиться до конца. До одиннадцатого круга…
А кроме того, подобраться к фюреру наверху еще сложнее, наверное, чем внизу. А убить практически невозможно.
И… и…
Если быть честным… совсем честным…
Я не смогу поднять на него руку.
Вот и все. Я не смогу.
И не будем больше об этом…
Потом Штурмфогель лежал и смотрел в потолок, пытаясь измерить глубину своего грядущего падения и чувствуя себя скверно – пока не пришел Ульрих.
– Собирайся, – сказал он мрачно. – Времени совсем мало…
Призрачная крепость Абадон возвышалась над высоким холмом, когда-то застроенном приземистыми домиками из белого камня; крыша одного дома была двором другого, и так до самой вершины. Потом дома опустели, а еще позже – выгорели и оплавились в том страшном огне, который насылали рыцари Темного Замка. Теперь они стояли не белыми, а всех цветов пепла, от костяного до черного.
Звук от шагов был звонкий, цокающий – словно шли не по земле, а по гигантскому перекаленному глиняному кувшину.
– Сюда, – позвал Ульрих. Он стоял в пустых дверях одного из домов, такого же, как все. – Сюда…
Они миновали комнату-прихожую, свернули за угол. На полу стояла горящая лампа «летучая мышь». Ульрих поднял ее, немного выкрутил фитиль. Вперед и чуть вниз вел узкий, но достаточно высокий коридор.