Штурмфогель - Страница 48

– Отведи бея Штурмфогеля к крапицам. По дороге возьмешь все, что нужно… ты знаешь. Но ничего не рассказывай.

– Да, ваша светлость.

Захарий странно, но притом очень уважительно взглянул на Штурмфогеля и громко втянул носом воздух.

И потом, когда они шли деревней – поскрипывая дощатым тротуаром, – Захарий все поматывал головой, как бы говоря: ну и дела же!..

В лавке он приказал подать три фунта мягких конфет, несколько баночек разных варений и джемов, сахарных пирожков и кренделей с марципаном, а потом в трактире взял большую оплетенную лозой бутыль приторно-сладкой вишневой наливки. От трактира он свернул в переулок, ведущий в сторону реки и леса за рекой, подвел Штурмфогеля к темным воротам (створки окаймлены были зеленоватой медью) и здесь передал ему сладости.

Здесь чем-то отчетливо, но неузнаваемо пахло: сухими цветами?..

– Дальше я с тобой не пойду, – сказал он. – Может, его светлость и прогневается, но нету моей мочи. А ты давай, ты не бойся. Смотри на них как на простых девок, им это нравится. Сласти любят и вино сладкое чтоб. Да только сам много не пей, а то сболтнешь ненароком чего. Вишневка – она коварная… Прощай, теперь уж не увижу тебя, наверное. Спасибо за Михася. Ребята сказали, если б не ты…

– Я понял, любят его здесь, – сказал Штурмфогель.

– Ну… не девка красная, чтоб любить, а плохо без него пришлось бы. Бесстрашный он перед дрянью-то. Ну, сам видел… И кто рядом с ним – тоже страх теряют. Нет, плохо без него, плохо…

Он повернулся и пошел, заметно покачиваясь – будто был подшофе, хотя когда бы успел? Да и не пьяная это была походка, другая… только какая вот?..

Штурмфогель постоял, глядя ему вслед, а потом решительно постучал в ворота.

Минуты через две – открыли.

ИГРА В КРЫСУ

Женева, 1 марта 1945. 19 часов

Лени Райхель наконец-то осталась одна…

Не первый раз и даже не первый год принимала она участие в тайных операциях подполья, но никогда не испытывала такой неуверенности в себе. Проклятый эсэсовец…

Мир, до этого момента простой и ясный, вдруг повернулся в профиль, и оказалось, что все не так.

Лени, ее отец, солдаты ее отца были правы. Эсэсовцы – нет. Даже эсэсовец, перешедший на сторону «Абадона» – такого не случалось, но ведь могло случиться? – оставался бы под подозрением годы. И вдруг…

Штурмфогель не перешел на сторону «Абадона». Но он вдруг сумел доказать, что у них есть общие враги и что нужно объединиться против этих общих врагов. И что непонятнее всего – ему поверили. Поверил отец – и даже поверила она сама. Хотя все еще по инерции сомневалась.

А самое страшное – и в этом она не смела признаться себе самой, – когда они сидели в маленькой беседке на берегу и он инструктировал ее, она вдруг ощутила слишком ясную и понятную тягу к этому человеку, еще вчера (и наверняка завтра) – заклятому врагу. Вот ведь ничего такого в нем не было: ни роста, ни лица… но – голос? Повадка? Она не смогла бы ответить.

В группе ее приняли хорошо, и даже «кузен» Эйб старался проявить участие, видя ее искреннее горе по погибшему Натану. А она горевала искренне, ибо Натан был нашим бойцом, павшим на посту – во-первых; а во-вторых, павшим от руки… Ромео, вдруг однажды поняла она и чуть не захохотала истерически, но сумела сдержаться и не смазать момент: Эйб как раз говорил о брате – красиво, но слишком выспренно… дерьмо с перцем, какие-то Монтекки и Капулетти… но получалось именно так.

Почему я не рассказала ему всего, в очередной раз спрашивала она себя и не находила объяснения. Ведь он действительно ничего не знает… но захочет ли узнать? Это был вопрос…

Группа съезжалась в специально снятый на берегу озера пансионат «Веселая вдова» под видом студентов какого-то богословского университета, успешно завершивших зимний триместр и теперь собравшихся провести каникулы с толком, шумом, дымом, искрами и возлияниями. Все время играла радиола, вокруг фонтана перед входом устраивались танцы, взятые напрокат велосипеды громоздились у входа, а швертботы, каяки и байдарки – у причала. Вино привозилось бочонками и ящиками (и далеко не все спускалось в канализацию…), а два близрасположенных кабачка были завалены обильными заказами. Шляясь по двое-трое по городу, «студенты» фотографировались на фоне достопримечательностей, задирались к добродушным женевским полицейским и легко тратили деньги. И никому, конечно, не могло прийти в голову, что среди доставляемых к «Веселой вдове» пакетов и свертков немало слишком уж тяжелых, не похожих весом на пляжные зонтики и подводные скутера…

Лени была, конечно, на особом положении. В отряде были еще четыре женщины, специально для создания атмосферы свального греха. Сама же Лени считалась женщиной командира, а следовательно – была табу для рядовых. Но взгляды не спрячешь, и постоянно стаи алых и белых мотыльков вились вокруг ее бедра.

Четыре дня на глазах у всех, в этой атмосфере искреннего (просто потому, что мастерски сделанного) веселья…

И вот сегодня она вдруг осталась одна. Соло. Ее послали на связь.

Нужно было, соблюдая все каноны, положить послание в тайник и спокойно уйти.

Возможно, это была проверка. Тогда за нею следят. Возможно, что все делалось всерьез…

Штурмфогель сказал так: до тех пор, пока не получаешь от меня дополнительных инструкций, ты – Роза на сто десять процентов. Никаких отступлений от образа.

Но дополнительные инструкции должны были поступить еще вчера…

В памяти ее хранился телефон, по которому следовало позвонить в случае крайней необходимости. Но крайняя ли сейчас необходимость? Не похоже, что операция начнется завтра.