Штурмфогель - Страница 63

Чего Кляйнштиммель не понял, так это того, почему Тарди на этот раз не отпустил его, как обычно, за новым – наверняка нужным ему в этот кризисный момент – «слепком реальности», а велел схватить, привязать и пока не трогать. Что такого принесла, сама о том не подозревая, серая глупая пчелка? Что-то принесла, значит…

Он застонал бы, но что-то в глубине, какой-то твердый душевный кляп не позволял ему стонать. С первым же стоном он кончался как боец. Пока же… пока же он еще был на что-то способен. Или хотя бы пригоден.

Скажем, принять пулю, предназначенную другому.

Париж, 8 марта 1945 года. 02 часа

Штурмфогель оглядел свой готовый к маршу и бою отряд. Покусал губу. Бывало и хуже…

Он надеялся, что эмоции не отразятся на его лице. И что крапицы, которые понимают его без слов, не проболтаются.

Полковник Франц Райхель был, конечно, военной косточкой и бывшим летчиком, но – штабист с головы до пят. То, как он держит автомат, выдавало его с головой. Ближний бой был для полковника экзотикой.

Наполи, вероятно, хороший боец, если с кем-нибудь один на один. Но один на один там не будет, там будут все на всех. Как у нас с этим? Неизвестно…

Глок, еще один из бойцов полковника. Скорее разведчик, чем штурмовик. И взгляд… не так должен смотреть человек, беззаветно преданный. Не таким размышляющим взглядом. Размышлять будем после войны. А пока надо бы просто подчиняться.

Крапицы. Вид у них по-хорошему опасный. Но каковы они в деле, он пока не может себе представить. Не может совместить изображения…

И – Хельга. Все бы замечательно, прирожденный боец и внутренне, и телесно, но сумеет ли она переступить через устав? Вроде бы все поняла. Но – сумеет ли?

Наконец – он сам. Себя он знает хорошо. Твердая четверка.

Вперед.

Уже известно, что Лени привезли на маленький курорт Голденвассер, на границе леса Броселианда…

Берлин, 8 марта 1945. 04 часа

Нойман вздохнул и нажал рычажок, включающий лебедку. «Малыш» пополз вниз, вниз… Половина луны, огромная, как красный горб, еще торчала из-за горизонта. Сейчас она уйдет.

Останется зарево…

Проклятие. Проклятие!

Теперь уже никогда не разобраться, кто враг и кто друг и за кого так изобретательно и храбро воюешь ты, Зигфрид. Остается только не потерять лицо, не уронить его в грязь, не пробежать по нему сапогами…

Хотя, наверное, и это уже произошло. Штурмфогель…

Да. Парадоксально: отличный офицер, категорически не виновный ни в чем, попавший под обвинения только из-за собственных отменных профессиональных качеств, должен подвергаться смертельному риску – а может быть, и умереть – во имя успеха операции, которую он сам задумал и начал. Самой, может быть, значительной операции в истории спецслужб вообще – поскольку никогда прежде на карте не стояла подлинная судьба мира; и не в смысле, где будет проходить граница между Мухосранью и Козодранью и кто возьмет в жены принцессу Свиноподобскую, – а именно: жить миру или же погибнуть полностью.

И не только, оказывается, люди, Властители и Маги определяют эту судьбу. Темное медленное невидимое вторжение иных, нечеловеческих существ – вот что теперь выходит на первый план…

И вся эта война внизу кажется уже затеянной только ради того, чтобы отвлечь внимание Властителей от этого вторжения. А то, что в четырнадцатом году войну спровоцировали они, иные, – просто несомненно.

И Дрезден, общество «Вевельсбург», просуществовавшее с четвертого по сорок первый годы. Можно сказать, кузница кадров для пятой колонны. Немало известных людей посетили его… как же – особо ценные фонды всемирно знаменитой галереи…

Кто из тех, побывавших за эти годы в роскошных подвалах, вышел оттуда неизмененным – а кто нес в себе с тех пор частичку чужого разума? Неизвестно. Можно только предполагать. Реконструировать. По предпринятым действиям.

«Малыш» спустился примерно на половину высоты, когда вдали вспыхнуло белое пламя, а через десяток секунд донесся странный скрежещущий звук, будто кто-то острыми когтями разорвал жестяной барабан. Нойман всмотрелся. Пламя было теперь желто-красным, жирным. Что-то мозаично горело. В районе Изенштайна. Наметанным глазом Нойман искал и находил ориентиры, привязывал пожар к той карте, которая давно запечатлелась в его мозгу…

Это горел дом Ульриха Шмидта.

Аквитания, Голденвассер, 8 марта 1945 года. 06 часов

Дом, где держали Лени, нашли сразу. Это была построенная на довольно крутом склоне гостиница, трехэтажная с одной стороны и одноэтажная с другой. До ближайших построек было метров двести. Все кругом было зеленым, но на склоне близкой горы лежал снег.

Часового, пожилого усатого мужчину, сняла Хельга. Она подползла близко, как только могла, а потом бросилась стремительно – и буквально разрезала его пополам своими лезвиями на груди и предплечьях. Это произошло мгновенно и беззвучно. Тут же полковник со своими людьми блокировали нижний вход, куда вошла Хельга, а Штурмфогель в сопровождении крапиц ворвался в дом через верхний…

Здесь тоже был часовой. Сидел и читал газету, автомат на коленях. Рукояткой пистолета в лоб.

Пустая комната. Пустая комната. Пустая…

Кто-то выглянул на шум, бросился назад – и тут Штурмфогель наконец увидел крапицу в деле.

Рута только что была здесь, а в следующий миг, сделав лишь один быстрый шаг, оказалась в конце коридора, на пути бегущего. Она успела выставить вперед колено и локоть, и человек тут же взмахнул руками, словно налетел грудью на протянутую поперек бега веревку. Он дернулся было обратно, но вдруг движения его стали подчеркнуто плавными и ровными. Рута повела рукой, и он опустился на пол, под стену, словно тяжелая марионетка, поддерживаемая лишь свисающими с потолка нитями…